Подарок в день рождения


Я не единственный человек, который неудачно женился, а потом развёлся. Слава Богу, детей у нас не было, хотя прожили мы три года. На самом деле эти годы мы не жили. Она мучила меня, и, наверное, мучилась сама. Любая мелочь, не стоящая выведенного яйца, вызывала у неё неудержимое стремление "обсудить" её до состояния всемирной трагедии. Не так сказанное слово, не та интонация или степень энтузиазма, ожидаемые от меня, становились поводом для обвинений, которые я обязательно должен был опровергать, а опровергая, давал повод для новых. Это длилось бесконечно. Попытки прервать это словоблудие приводили к безумным трагедиям: уходу из дома, обвинению меня во всех смертных грехах, оскорблениям (на язык моя бывшая жена была несдержанна, сказывалось окружение детства и юности). Каждый очередной раз я давал себе слово, что это конец. Но когда она, поостыв, приходила тихая и ласковая, снова заставлял себя поверить ей, что это действительно в последний раз. Но конца этому не было - человек не может стать другим, и мы разошлись.
Шли годы. У меня появилась другая семья. У неё возможно кто-то был, но семьи не получалось. Время от времени она появлялась на моём горизонте, чтобы, придумав любой повод, в очередной раз попить мою кровь. Но меня это уже мало трогало, скорее даже вызывало чувство вины за её неустроенную жизнь.

С появлением в моей жизни другой женщины начался ад. В доме стали раздаваться звонки, целью которых было всячески "унизить" соперницу.

- Ты можешь со мной говорить, или твоя ... (дальше шло нецензурное слово) рядом?

- Тебя видел Иван Иванович, говорит, ты похудел. Что твоя ... тебя не кормит? 

И т.п.

Я запрещал звонить, требовал оставить меня в покое, потом, просто заслышав "родной" голос, молча клал трубку.

Так продолжалось до одного прекрасного дня, когда в доме у меня собралась весёлая компания друзей - праздновали мой день рождения. Некоторое напряжение не покидало меня в предощущении телефонного звонка - этот день она уж точно не пропустит! О моих бедах друзья знали, помнили они и мою бывшую. Но всё равно спрогнозировать, какую гадость она скажет, поздравляя меня с лицемерной теплотой, было трудно. Знал я только, что ею будут приложены все силы, чтобы я чрезмерно не радовался жизни, и ещё знал, что в этот день бросать трубку нельзя, надо выслушать, иначе весь вечер превратится в череду звонков.

И вот он раздался. И заранее тщательно подготовленное и не раз выверенное, доброжелательное на первый взгляд поздравление прозвучало таким издевательством, что я даже побледнел. На другом конце провода трубка легла на рычаг, а последовавшие короткие гудки символизировали исполненный долг и чувство глубокого удовлетворения.

Когда я повесил трубку, моим друзьям ничего не надо было объяснять. Обычно меня утешали одним и тем же, не отличающимся оригинальностью, образом: один дирижировал, а остальные хором скандировали: "Ну и хрен с ней!" - после чего эта тема без комментариев снималась.

Но в этот раз, наверное потому, что я от оскорбления даже побледнел, и еще потому, что был день моего рождения, обычно "весёлой" реакции не последовало, возможно друзья чуть замешкались, глядя на меня, и их всех опередила жена моего однокашника, весёлая, острая на язык и выдумку, с гипертрофированным чувством справедливости, женщина.

"Так, ребята, - сказала она, - мне это уже изрядно надоело, а вам?" Риторический вопрос не требовал ответа, и все молча воззрились на неё, ожидая продолжения.

С некоторых пор Лида (так зовут жену друга) "свихнулась" на аномальщине. Мы, весьма далёкие от этого люди, с удовольствием слушали потрясающие истории, которыми был полон её багаж, с интересом читали литературу, которую она время от времени притаскивала в нашу компанию, азартно выдвигали гипотезы объяснения тех или иных загадок.

"Предлагаю, - сказала она, - отбить у неё раз и навсегда охоту приставать к Славке (то есть ко мне)".

Далее последовал план действий. Настроение было приподнятое, как бывает всегда, когда готовится какая-нибудь каверза, с оттенком лёгкой истеричности и суетливости, спровоцированных моим подавленным состоянием.

И вот мы уже все сидим за столом, с горящей свечой, и под руководством Лиды вызываем "духа". Я пытаюсь шутить, остальные тоже, но организатор этой игры (иначе я это тогда и не оценивал) была абсолютно серьёзна. Время от времени сбивая наши шуточки зловещим шёпотом: "Помолчи!", "Ты можешь убавить своё остроумие!" и т.п., в конечном итоге она всё-таки добилась тишины.

И вот Лида уже беседует с "духом":

- Ты знаешь, для чего мы вызвали тебя? - Он знает...

- Имеем ли мы право поступить так как задумали? - Он считает, что мы вправе... - Тогда помоги нам в этом. Мы не хотим ей вреда, мы только хотим, чтобы она боялась взяться за телефонную трубку, за авторучку или открыть рот, когда ей снова захочется влезть в жизнь нашего друга. - Он согласился нам помочь... - Что мы должны сделать для этого? - Он говорит, что нам надо подождать, он сам всё сделает...

А потом засмеялась и добавила: "Славочка, он тоже тебя поздравляет и хочет с нами выпить за твоё здоровье!"

Напряжение было снято. Все дружно засуетились, нашли пол-литровый бокал, поставили посредине стола, рядом свои фужеры, наполнили всё до краёв, чокнулись с пожеланием "освобождения от ошибок юности", выпили. Я поймал себя на том, что не слишком бы удивился, если бы бокал "духа" опустел у нас на глазах. Но он остался нетронутым. С чувством облегчения мы пустили его по кругу, каждому хватило по глотку. Это было хорошим переходом к продолжению празднования. Мы взяли гитару, с особым чувством пропели хором: "...Но, слава Богу, есть друзья, и, слава Богу, у друзей есть шпаги"... День рождения пошёл своим чередом...

Около часа ночи народ начал собираться на выход. Именно в это время раздался телефонный звонок. Все замерли. Звонила опять она. Но только теперь - в слезах. Было слышно, как стучат её зубы, по её состоянию было ясно, что она охвачена ужасом. Первые слова: "Умоляю тебя, не бросай трубку! Я не знаю, почему звоню тебе, но чувствую, что только ты можешь меня спасти, только пока я с тобой разговариваю, мне не так страшно!"

Первой моей мыслью было, что она опять придумала какую-то гадость, но, вспомнив мистический Лидкин шёпот за моим столом, я интуитивно почувствовал, что на сей раз будет без подвоха.

"В чём дело?" - как можно холодней спросил я. Друзья, как по команде, замерли, забыв о "закрывающемся переходе метро", о "волнующихся родителях и детях", о "раннем подъеме завтра"...

Кто-то молча показал мне на кнопку "громкой связи" на телефоне, я кивнул. На всю комнату раздался её голос.

То, что она рассказывала, заставило нас всех протрезветь в одночасье. Попробую передать смысл услышанного, потому что повторить эту практически бессвязную речь невозможно.

Моя бывшая жена, испортив мне праздник, с чувством выполненного долга пошла принимать ванну. Полежав в ней немного и помечтав о том, как утром пораньше она позвонит мне, чтобы убедиться в отсутствии у меня радостного настроения, она задремала. Проснулась неожиданно и обнаружила себя лежавшей в воде в полной темноте. Сам по себе факт достаточно неприятный, вызывающий некоторое напряжение даже у весьма уравновешенных людей, у неё он вызвал натуральную панику. Выскочив из воды, а затем из ванной комнаты, она обнаружила, что света нет во всей квартире. Она зажгла свечу и стала ждать, когда электричество снова появится. Свеча часто гасла, она зажигала её снова, успела вытереться, надеть халат, попыталась просушить волосы над газовой плитой. Не дождавшись света, легла спать пораньше, предварительно загасив свечу.

И тогда в дальнем углу комнаты раздался шорох. В пробивающемся сквозь шторы слабом отсвете уличных фонарей она увидела, как открывается дверь. В проёме никого не было видно, но дверь начала своё движение обратно и снова закрылась, как будто кто-то вошёл в комнату.

Я не сумею описать всю ту гамму эмоций, которую она испытала в эту минуту, хотя по телефону она больше говорила о них, чем о самих событиях. А события продолжали развиваться. Заскрипели половицы, упало что-то на пол (она думает, что зажигалка), подвинулся стул, кто-то прикоснулся к одеялу...

Подробностей, прерываемых рёвом, сморканьем, истерическими выкриками, было ещё много. Но все они несущественны. Ясно было одно: в квартире (или в голове) происходило нечто, что заставляло её испытывать безумный страх, и был он неподдельным.

Наша шутка (а мы старались убедить себя в том, что другого определения нашим действиям нет) приобретала зловещий оттенок. Ещё не осмыслив связь этих двух событий, я с искренней растерянностью задал вопрос: "Но чем я могу помочь? Почему ты звонишь мне?", - и увидел, как напряглась моя подруга (будущая жена), ожидая подвоха ("Сейчас потребует, чтобы он поехал спасать её!") Но женская интуиция подвела. Из "громкой связи" раздалось жалобное: "Не знаю..." И снова слёзы. На всякий случай я твёрдо произнёс: "Если ты устроила цирк ради того, чтобы заставить меня ехать к тебе, то не рассчитывай..." Но я знал, что это не цирк. Она снова порыдала и вдруг сказала: "Зажёгся свет. Знаешь, Славка, я почему-то думаю, что ты к этому причастен. Нет, не виноват, виновата я сама, но всё это из-за тебя. На меня как откровение вдруг сошло. Я больше не буду мешать тебе жить. Живи". А потом добавила: "Дура я, дура! Сколько сил и лет на тебя угрохала. Пора и собой заняться. Со мной всё будет хорошо, уверена." И повесила трубку".

Станислав М. г. Санкт-Петербург