Пятая заповедь


Наташа не любила маму, она мешала ей жить, как той хотелось. По монастырскому уставу, без телевизора, самоотверженно нести крест Христов. Она без устали жаловалась, всем окружающим, на свою некрещеную и потому нелюбимую мать, которая жила своей жизнью. Однажды мать сообщила ей, что готовит документы для оформления в дом престарелых. Наталья ничего не ответила ей. Мать переехала жить в богадельню. Наташа благодарила Бога, за то, что Он отвел от нее необходимость ухаживать за престарелой матерью. Теперь ее целью стало поступление в монастырь. Однако монастырь, куда она хотела поступить брали только с благословения старца, который проживал в этом же городе. Дважды пыталась Наташа попасть на прием к старцу, но дважды у нее не получалось, а когда все таки ей это удалось, то получил она от старца не благословение, а отповедь. Возвращалась домой Наталья не в духе. Но ее утешала мысль о том, что и известным святым, тоже бывало, отказывали в поступлении монастырь с первого раза. В ту же ночь она увидела сон. В этом сне она шла по дивному саду, который сразу определила как райский, ее вел неземной красоты юноша, который по ее мнению был ангелом. Вскоре они увидели прекрасный дворец, сердце сильно забилось у Натальи от восторга, вот как оценил ее труды Господь, вот какие чертоги Он ей уготовал. Но неожиданно ее спутник как-бы отвечая на ее мысли, сказал, что сии обители уготованы не для нее, а для ее матери. Проснувшись, Наталья решила, что сон был бесовским наваждением, разве может Господь даровать райские обители некрещеной. Однако сон никак не шел из головы. Наконец устав от раздумий, она решила навестить мать в доме престарелых. Так как она никогда не бывала у матери, то решила узнать, в какой комнате она живет, в регистратуре. Из слов молоденькой медсестры она узнала, что мать ее скончалась два месяца тому назад, в тот день, когда ей приснился сон. Что перед смертью, мама ее приняла Крещение, и что все время, что она провела в доме престарелых, она была сама любовь и терпение. Что, претерпевая невыносимые муки от пролежней и язв, которыми она мучилась последние полгода жизни, она все сносила кротко и терпеливо. Просила не сообщать дочери, потому что у той и так своих дел хватает, и даже о смерти своей просила ей не сообщать, чтобы не расстраивать ее. Возвращалась Наташа домой в помраченном состоянии духа, она негодовала на мать, что выставила ее в неприглядном свете перед персоналом богадельни, на Бога, который принял в Раю, ту, которая только перед смертью приняла Крещение. В таких расстроенных чувствах, она не заметила, как свалилась в открытый люк. Она не успела даже испугаться и помолиться, как почувствовала под ногами что-то похожее на ящик и неожиданно чьи-то сильные руки подняли ее наверх. И только очутившись среди быстро набежавшей толпы, которая ругала воров утащивших канализационный люк, администрацию, которая не следит за тем, чтобы открытые люки хотя бы обносили бы лентами, хвалившими ее за то, что смогла сама вылезти из люка, она почувствовала испуг. А когда заглянула в открытый люк, где был колодец, с гладкими стенами, и никакого ящика не было и в помине, только на дне пятиметрового колодца, лежали трубы, то потеряла сознание. И пока вокруг нее суетились люди, расстегивавшие ей одежду, вызывавшие скорую, она плакала в Раю, у дивного дворца, на груди у своей матери, которая гладила ее по волосам и утешала. Ибо «Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или, когда попросит рыбы, подаст ему змею, вместо рыбы?»…