Шаг до смерти


Не так давно у меня в жизни случилась целая череда неприятностей. Учитывая их характер и то, что нательное серебро стремительно потемнело, чего никогда не случалось раньше, а также серебряное кольцо, которое впитало в себя кучу негатива, и теперь при надевании сразу же дает болячку на пальце — я полагаю, что это была порча. Кто сделал, я догадываюсь, но это не суть истории. 
Неделю назад я серьезно заболела — вирусный гнойный отит. Одно ухо практически не слышало, дикая боль отдавала в челюсть. Меня начали пичкать антибиотиками, от которых становилось еще хуже. И так повышенное внутричерепное давление скакало совсем неимоверно — я практически постоянно находилась в убитом полуобморочном состоянии. За месяц до этого мне приснилась покойная двоюродная прабабушка Полина. Будто я к ней приехала, и мы разговариваем, она говорит, что мы так давно не виделись, и добавляет свое любимое «моя зозуленька». О чем мы разговаривали — я не помню. Но осталось тревожное ощущение. 
На второй день болезни, когда мне конкретно поплохело, мне приснился сон. Солнце, бескрайнее поле, трава по колено и цветы. Я играю с каким-то белобрысым мальчиком лет 8-9 — мы бегаем, собираем цветы, смеемся. Я неоднократно спрашиваю, как его зовут, а он уклоняется от ответа и не хочет говорить. Но его лицо мне очень знакомо. Одежда на нем странная: порванные грязные штанишки, местами свисающие лохмотьями, льняная рубашка вся в золе и дырах, но сам мальчик чистенький. Он убегает и зовет меня с собой, мол, тут недалеко речка. А мне становится почему-то страшно. Я начинаю думать, что я утону — там глубокая речка, а без взрослых туда ходить опасно (во сне я не чувствовала себя на 20 лет). Я отказываюсь и смотрю вслед убегающему мальчику. Лишь спустя несколько дней я вспоминаю, что я видела этого мальчика — на портрете в доме у прабабушки. Это был её брат Толик, который умер во время Второй мировой войны в 9-летнем возрасте — немцы при отступлении оставили в поле заминированный танк, а местные детишки из любопытства полезли в него и подорвались, в том числе и Толик. 
Этим двум снам я не придала должного значения, пока 3 дня назад я совсем не загнулась. Я пришла домой и буквально сразу вырубилась — голова была свинцовая, я едва продержалась весь день в городе к вечеру. Очнулась я в комнате, причем стоя посреди комнаты. Свет был включен, но это был слишком яркий свет для комнатной лампы. Меня накрывало удивительное ощущение спокойствия и понимания — что все, что происходит, так и должно быть. Я без удивления разглядываю спящего брата и лежащую на кровати саму себя. Возле меня стоят три человека — две женщины в белых платках на головах, белых блузах и строгих длинных юбках, и мужчина в иссиня-черном костюме. Они что-то мне говорят, но я их не понимаю. Но что-то им отвечаю, хотя сама не понимаю своей речи. У меня появляется понимание, что я умерла, и мысль: «Странно, я думала, что умирать страшно». Люди продолжают что-то монотонно говорить и показывают мне на окно. Оно полностью открыто, нет стекол, рамы. Но за окном нет ничего кроме белого слепящего света. И я понимаю, что я готова идти вместе с этими людьми — все удивительно понятно и спокойно, меня ничего не держит, так надо. Я чувствую невероятное облегчение и свободу — будто с меня скинули пудовую гирю. Я смотрю еще раз на брата и думаю, что этот яркий свет его может разбудить, так как он не привык спать при свете. Я что-то говорю людям и просыпаюсь… От звука собственного голоса — я продолжала бормотать какие-то непонятные слова. 
Лишь проснувшись окончательно, я поняла весь смысл увиденного до конца. Сказать, что меня прошиб холодный пот и стало жутко — ничего не сказать. Однако после этого я медленно пошла на поправку. Почему меня не забрали — я не знаю. Я могу лишь предположить, что еще не время, и именно это мне пытались сказать те люди. Однако теперь знаю, что за гранью физического вещи переосмысливаются совсем по-другому. И как бы мы ни привязывались к каким-то материальным вещам — сужу по себе, — то после смерти об этом даже и не вспомним.