Жители московского тракта

Вот уже много лет я занимаюсь таким хобби, как кладоискательство, поиск различной старины и свидетельств прошлого. Как-то незаметно для себя занялся исследованием исторической науки почти профессионально. "Почти", потому что по образованию я все-таки не историк. Материала накопилось не на одну диссертацию - начал публиковать статьи, сводить воедино всю информацию, которую удалось накопить за годы. Я и с женой-то познакомился, когда пришел на кафедру Отечественной истории, чтобы оформить научное руководство. Она тоже работает над диссертацией и тоже по нашей «сибирской» тематике. Именно со своими изысканиями я и склонен связывать произошедший со мной случай.

Последний год я как-то отошел от научных и поисковых дел, захлестнула работа, стройка дома. Металлоискатель покрылся слоем пыли, недописанную диссертацию открывал очень редко, а сил хватило всего на пару научных статеек.

В один погожий выходной, в сентябре, удалось вырваться за город на одно, так сказать, культовое место. Когда-то давно была на этом месте богатая ямщицкая деревня Мысовая, аккурат на старом сибирском тракте. Поселились первые жители здесь в незапамятные времена. Место это удивительной красоты и уюта. Сколько раз мне приходилось убеждаться в том, что умели наши прадеды выбирать место для житья.

Жизнь деревеньки кипела на протяжении двух столетий. Помнят эти река и лес, как мчались по Великому тракту кибитки, помнят Радищева и Декабристов. Говорят, сам Антон Павлович Чехов отобедал у местного старосты и за чаркой водки жаловался на обе русские проблемы.

Двадцатый век перевернул жизнь старой сибирской деревни. Стал не нужен людям Великий московский тракт, загремела железная дорога, помчались паровозы, полетели "ерапланы". Войны, Революции, исторические вихри довершили свое дело - нет больше на карте старинной деревеньки. В конце 1940-х покинул ее последний житель. Обмелела река, заросли травой огороды, оплыла старая трактовая насыпь. Только ямы от домов, бань и овин уныло смотрят в небо.

Бродил я вокруг них и размышлял над всем этим, пытаясь одновременно сличить все окружающее меня с планом деревни, начертанном в Томской губернской чертежне, года 1823 месяца мая 20 дня. Вот где-то здесь некогда была почтовая станция и жил станционный смотритель, наверняка, какой-нибудь Самсон Вырин с дочкой Дуней. А вот возле того куста был когда-то мосток через ручей.

Жена моя в это время с подругой суетилась на другом берегу речки, у костра, готовя обед. Присел я отдохнуть на край одной большой западины от дома погреться на солнышке и сам не заметил, как задремал. Сном это состояние назвать трудно, скорее, какое-то забытье - снится мне что-то и в это же время я слышу все, что происходит вокруг. Пастух на противоположном берегу реки хлестнул кнутом и добавил что-то едкое в адрес совхозных коров, где-то в соседней деревне тарахтит мотоцикл, высоко-высоко гудит самолет. Все эти звуки доходят до моего сознания.

В один прекрасный момент я смотрю на окружающую меня местность и не узнаю ее. Место то же, но вместо, гладко под газон выщипанной коровами поляны, вокруг меня заросшая бурьяном площадь. Среди этой травы стоят русские печи. Нет ни домов - ничего. Так и стоят под открытым небом. Подхожу к одной из них и откалываю кирпич, беру его в руки, ощущаю тяжесть и холод обожженной глины. На нем клеймо старинного завода и двуглавый орел. Мелькает мысль, что жене такое должно понравиться, начинаю откалывать остальные. Где-то клейма видны четко, где-то приходится соскребать кладочную глину. Складываю кирпичи в штабель. С четкими клеймами в одну сторону, остальные - в другую. Удивления никакого нет. Прикидываю, что хорошо бы подогнать машину и сложить их в багажник. В этот момент ощущаю на себе пристальный взгляд в спину, оборачиваюсь и вижу двух мужичков. Я хорошо разглядел и лица и одежду, но, хоть убейте, не запомнил. Помню только, что одеты были во что-то светлое, возможно, в льняные рубахи или сорочки - у одного на голове была шапчонка.

Стоят они двое, сверлят меня взглядами – по-другому сказать не могу. И тут один другому говорит: "Это копатель, я их знаю. Тут один из таких мне ребро сломал и череп ногою раздавил". А второй ему отвечает: "Не трогай его, он про нас историю пишет". И все.

Проснулся я на краю западины, огляделся - все по-прежнему. Выпас, машина на другом берегу, пастух, загоняющий стадо в соседнюю деревню. Страха не было. Но ощущение полного присутствия не покидает меня до сих пор. Как будто все случилось наяву. Хочу еще сказать, что ни я, ни мои знакомые коллеги-кладоискатели никогда не копали ни кладбищ ни останков.