«Воскрешение» утраченной иконы

Икону, которой было суждено обновиться, по ее черноте дети приняли за доску и, играя, вбивали в нее гвозди. Когда Алла Михайловна Томская принесла ее весной 1935 года в Аньерскую церковь (Франция), художник-иконописец Н.Н.Холодовский долго икону рассматривал, затем сказал, что реставрировать ее нельзя, поскольку вообще непонятно, что на ней написано. Владыка Мефодий поместил икону в алтаре, чтобы не соблазнять прихожан неведомым изображением.

Через полгода Алла Михайловна решила отвезти ее в новоорганизующийся в Роз-эн-Бри, в пятидесяти километрах от Парижа, женский монастырь. Иконостаса еще не было, и, готовясь к освящению монастыря, лучшие иконы и лампадку поставили просто на камин. Туда же решила поставить свою темную икону и Алла Михайловна, но другая послушница, сестра Лидия, ухаживавшая за старушками в монастыре, категорически воспротивилась: нельзя светить лампадкой и молиться перед иконой, на которой ничего не видно. "Ты не понимаешь, - настаивала Алла Михайловна, - Это икона-мученица, на ней раны гвоздиные, как на Спасителе”. Возник горячий спор. Устроительница монастыря, кроткая матушка Мелания (Екатерина Любимовна Лихачева), еле уговорила А.М.Томскую подождать до утра - утром все устроить по согласию. Так закончился день 6 (19) октября 1935 года, день памяти апостола Фомы.

На следующий день в шесть или семь утра раздался крик А.М.Томской, проснувшейся раньше других и спустившейся раньше других в церковь: ”Катя,Катя!... Икона обновилась!” Сестра Лидия, та самая, что спорила против темной иконы, много лет спустя писала: ”На этот крик сбежались мы все и были потрясены - икона засияла! Сразу стало понятно, что это икона двунадесятых праздников и Воскресения Христова. Это было потрясающе, особенно для меня, которая так сильно против этой иконы возражала. Сорок лет прошло с момента чуда, и я не могу спокойно вспоминать. Икона сияла, хотя еще и не была такой, какой стала впоследствии. Она в течение времени светлела, царапины покрывались как сетью золотом, и такое было ощущение, что она живет изнутри, что все постепенно заживает, как на теле. Уже тогда самый тонкий рисунок прояснился настолько, что можно было сосчитать волосики на хвосте у осла у входа Господня в Иерусалим”.
Так, казалось бы, навсегда утраченная икона, узнавшая и “раны гвоздиные”, в одночасье воскресла, явив образ Воскресения Христова и рассеяв сомнения, прозвучавшие о ней в день святого Фомы.